![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
НЕ В СИЛАХ ЖИТЬ Я КОЛЛЕКТИВНО:
ПО ВОЛЕ ТЯГОСТНОГО РОКА
МНЕ С ИДИОТАМИ - ПРОТИВНО
А СРЕДИ УМНЫХ - ОДИНОКО
ЖИВЯ ЛЕГКО И СИРОТЛИВО,
БЛАЖЕН, КАК ПАЛЬМА НА БОЛОТЕ,
ЕВРЕЙ СЛАВЯНСКОГО РАЗЛИВА,
АНТИСЕМИТ БЕЗ КРАЙНЕЙ ПЛОТИ.
И.Губерман
Рождение Антисемита
или
Первый день в Израиле.
Было холодно. Очень холодно. Дикий рёв бил в уши, а ледяной ветер с такой силой задувал в правое ухо, что казалось, что из левого он вырывается со свистом. Холод продирал насквозь, несмотря на то, что я был неплохо одет. На мне было два спортивных костюма, джинсы, свитер, пиджак, кожаная куртка и сверху всего светлый осенний плащ. Поверх плаща на длинных ремешках с меня свисали с одной стороны нержавеющий термос «ТЕМЕТ», а с другой – кассетный магнитофон. Издали я напоминал матроса Железняка, перемотанного крест-накрест пулемётными лентами. И всё-таки я мёрз. Рядом спала жена. Она спала стоя, как боевая лошадь. Она была уже на третьем месяце и хотя по фигуре это сильно не было заметно, но физиология брала своё, последние две недели она засыпала прямо на ходу и ничто не могло этому помешать. Я пытался заслонить её от ветра, как мог, но получалось плохо... На голове у меня была круглая чёрная вязаная шапочка, которую в народе называли «пи....рка» и ветер с лёгкостью пронизывал её насквозь.
Была Рождественская ночь с 6-го на 7-е января 1993г., около 3-х часов ночи и мороз зашкаливал за –20гр. Над нашими ушами надрывалась турбина Боинга-747 авиакомпании «Эль-Аль», поднимая ураган и пронизывая мозги насквозь. На нём мы должны были улетать с доисторической родины на историческую. Мы стояли на трапе, на самой середине трапа и не могли попасть в самолёт. Войти в самолёт нам не давала полупарализованная старушка. Старушка лежала на носилках, замотанная в пару одеял и пристёгнутая ремнями. Носилки несли два здоровенных амбала совсем не семитской наружности. Они должны были внести старушку в самолёт, но носилки не хотели пролазить в узкий проход и постоянно застревали. Амбалы осторожно ворочали носилки с пристёгнутой бабкой, то ставя их на попа, то поворачивая боком, но внести носилки в самолёт им всё равно не удавалось. В дверях самолёта бестолково суетились две стюардессы, сзади на амбалов напирало всё их многочисленное семейство. Даже сквозь гул турбины было слышно, как они переживали за целостность старушки. Не надо было быть инспектором ОВИРа, чтоб понять, какую ценность она для них представляет. Бабулька была пока ещё живым свидетельством их принадлежности к избранному народу и путёвкой на Землю Обетованную.
- Интересно, как они умудрились купить справки о родстве ? – подумал я, но вспомнив, как совсем недавно всего лишь за 20 $ купил водительские права себе и жене, перестал задаваться глупыми вопросами.
Мы продолжали мёрзнуть, впереди были семейство с амбалами и бабкой, сзади – остальные пассажиры. Такие же несчастные, как и мы, ожидающие торжественного вноса бабульки в самолёт. И в этот самый момент, замёрзший и оглохший, я ощутил рождение новой жизни. Новая жизнь зародилась во мне совершенно непонятным образом. Я никогда не был женщиной, никогда не был беременным, однако мгновенно понял, что внутри меня есть что-то, чего там раньше не было.
- Может, глисты ?- подумал я.
- Ага, сейчас !- раздался голос внутри меня. – От меня так легко, как от глистов не отделаешься !
И без всякого перехода голос начал злобно кричать, что еврейская старушка – продажная сволочь. Что израильский консул, выдавший визу по явно липовым документам – полный идиот. Что проклятая еврейская авиакомпания «Эль-Аль» - недоношенные придурки, которые не смогли сделать в самолёте широкие двери и прицепить глушитель к турбине. Что сама страна Израиль по-дурацки расположена на глобусе и туда ничем, кроме этого малодверного самолёта не попадёшь.
- Кто ты ? – испуганно спросил я.
- Я – Антисемит, - ответил голос и добавил, - все евреи – сволочи.
- И я сволочь ? – удивился я.
- Ты – в первую очередь ! – без запинки отчеканил он и пояснил – Если бы не ты, разве торчали бы мы с тобой сейчас тут ?
- Сам дурак ! - мгновенно сориентировался я в новой, наполнившей меня действительности. – Бабулька хочет помереть на земле предков, а её родные не могут поехать по разным причинам. Консул не может возиться лично с каждой бумажкой, авиакомпания «Эль-Аль» самолёты покупает уже готовые, с узкими дверями и без глушителей. А страна Израиль стоит на этом месте уже больше 3-х тысяч лет. И вообще, где бы я мог сейчас торчать, по-твоему ?
- Ты мог бы сейчас отмечать православное Рождество у Тани, подруги твоей жены, а не стоял бы тут в виде колобка. Помнишь, какая великолепная у неё грудь не то 11-го, не то 12-го размера ? Признайся, тебе же всегда хотелось прижаться к ней щекой.
Я нервно оглянулся на жену. Она продолжала спать.
- Не твоё дело !- огрызнулся я. – Эротические фантазии есть у всех. А на колобка я похож, потому, что можно было взять с собой только по 40кг. веса на душу.
Я задумался. Наши сборы в Израиль напоминали, скорее, эвакуацию, а не эмиграцию. Нам с женой разрешено было взять всего 80кг на двоих. Это было совсем немного, учитывая, что денег у нас в кармане было 350$ и мы решили начать новую жизнь. Всё , что по нашему мнению было жизненно необходимо нам в первый же день в сумки никак влезать не хотело. Нам очень хотелось взять бабушкину чугунную сковородку и мясорубку. И ещё немецкий сервиз из Бог знает скольких предметов, который почему-то назывался «Мадонна», а изображены на нём были две лесбиянки под деревом. И ещё много чего хотелось взять с собой. Но даже то, что мы с большим трудом ухитрились впихнуть в сумки, несколько превышало разрешённый лимит. И ещё многое осталось вне сумок. Решение было найдено изящное и соответствовало нашему уровню интеллекта, как представителей новой волны еврейской эмиграции, так и уровню интеллекта работников таможни. Всю верхнюю одежду, не поместившуюся в сумки мы одели на себя. Сверху повесили всё, что можно было повесить.
- Не будут же нас взвешивать на таможне, – решили мы.
Наши надежды оправдались. Взвешивать нас не стали и мы в таком виде благополучно миновали все проверки. И вот теперь я, стоя на трапе, с нетерпением ждал возможности реализовать вторую часть хитроумного плана. Основой этой части плана была сумка. Я держал её в руках. Сумка была размером немного больше тех сумок, которые обычно берут с собой в самолёт, как ручную кладь, но не настолько большая, чтоб нас заставили сдавать её в багаж. В сумке, в нижней части имелось две круговые молнии, при расстёгивании которых она видоизменялась в баул средних размеров, именуемый в народе «мечта оккупанта». Такие сумки стали пользоваться популярностью совсем недавно и я верил, что таможня с ними ещё не знакома. Вот в эту «мечту» я и собирался скинуть всю лишнюю верхнюю одежду и предметы быта. Однако исполнение задуманного задерживала бабка, никак не желавшая пролазить в самолёт вместе с носилками.
-----------------------------------------------------------------
Мои силы были на исходе. Пассажиры, стоявшие сзади, стали высказывать свои замечания настолько громко, что несколько раз перекрыли звуки, издаваемые турбиной. При этом они всё время вспоминали бабушкину мать и мать самих амбалов. Не выдержав психологического давления будущих сограждан, амбалы отстегнули старушки от носилок и, взяв её под мышки, внесли в самолёт, но почему-то ногами вперёд. Сложенные носилки так же пронесли в самолёт с помощью родни амбалов, неотступно следующей за ними. В толпе раздался общий вздох облегчения, ещё раз перекрывший гул турбины.
Посадка продолжилась гораздо быстрее, мы с женой протолкнулись к нашим креслам, она уселась у окна и продолжила свой здоровый, неподвластный никаким эмиграциям, сон. Я же немедленно привёл в исполнение вторую часть плана, т.е. расстегнул «мечту оккупанта» и принялся набивать её снимаемой с себя и со спящей жены одеждой. Вскоре бока у сумки округлились, а мы смогли без особого напряжения занять свои места, пристегнуться и ждать взлёта. Проведя взглядом по салону, я с удивлением отметил, что гениальная мысль с раскладывающейся сумкой пришла в голову не только мне одному. Многие пассажиры похудели прямо на глазах, а у их ног стояли толстые сумки, складные чемоданы и даже большие полиэтиленовые кульки. Видимо, сходство проблем породило сходство решений.
Я сидел на среднем кресле, рядом со спящей у окна женой. С другой стороны от меня сидел мой двоюродный брат, а три кресла перед нами занимали моя двоюродная сестра с мужем и дочкой. Всем вместе нам было не так страшно начинать новую жизнь. Мы заранее договорись помогать друг другу, хотя мне не очень было ясно, в чём же будет заключаться эта помощь. Ведь опыта жизни в других странах не было ни у кого из нас. Однако, вспомнив старую пословицу «За компанию еврей повесился», мы решили держаться одной компанией. Потому, что ехали мы в никуда и ехали мы ни к кому. Никаких знакомых, кто смог бы нам помочь в первые дни в Израиле хотя бы советом у нас не было. И родственников в Израиле у нас тоже не было. Почти. Была одна далёкая тётка из тех, что встречаешь раз в пять-семь лет на свадьбах или юбилеях, а в остальное время про них не вспоминаешь вообще. Я даже плохо помнил как она выглядит. Обращаться к ней мы могли только в самом крайнем случае, т.к. не знали, какая за этим может последовать реакция.
Довольно быстро народ расселся по местам. Амбалы с бабулькой уселись через проход от нас, немного впереди. Они разложили кресло, умостили в него старушенцию и сами уселись рядом.
В салон вышла стюардесса, продемонстрировавшая правильное надевание спасательного жилета. В глазах у амбалов засветился интерес. Стюардесса была довольно симпатичной и, видимо, им захотелось получить у неё частные уроки надевания и снимания жилета, но высказать эту мысль они постеснялись, тем более, что стюардесса не говорила по-русски.
Самолёт мелко задрожал, вой турбин усилился и, разбежавшись по взлётной полосе, поднялся в воздух, унося нас навстречу Земле Обетованной.
На потолке над проходом зажглись экраны телевизоров. На них появились пейзажи Израиля. Голос за кадром читал текст на иврите, поэтому мы ничего не поняли. Амбалы не стали тратить время на разглядывание ближневосточных красот, справедливо рассудив, что насмотреться ещё успеют. Один из них нажал кнопку вызова стюардессы, а другой достал из-за пазухи резиновую грелку. Подошедшей на вызов стюардессе он, собрав все свои познания в иностранных языках, несколько раз произнёс слово «айс» и принялся с помощью жестикуляции объяснять, что в грелку надо положить лёд и приложить её в холодном виде больной старушке ко лбу. Видимо на курсах стюардесс преподавали основы языка глухонемых, поскольку требуемое она поняла довольно быстро и попыталась взять грелку, чтоб выполнить просьбу. Этому амбалы резко воспротивились и ещё усерднее стали махать руками, показывая срочную необходимость принести лёд прямо к ним. Стюардесса пожала плечами, выражая полное безразличие и с профессиональной улыбкой принесла им наколотый лёд в небольшой посудинке. Амбалы тут же принялись заталкивать лёд в грелку. Набив её некоторым количеством льда и тщательно взбултыхав они достали из карманов складные пластмассовые стаканчики и, разложив их, наполнили прямо из грелки. Я понял, что пузырь со льдом на лоб бабушке в пути никто не обещал.
За всеми этими посадочными хлопотами я как-то даже позабыл про Антисемита, однако теперь, удобно устроившись в мягком кресле и расслабившись, мне захотелось выяснить наши с ним отношения.
- Эй, - позвал я его, – ты меня слышишь ?
- Слышу, – тут же отозвался он.
Мне нужна была ясность.
- А ну давай колись, почему ты к евреям привязался ? – потребовал я. – Не мог, что ли негров не любить ?
- С неграми пусть ку-клукс-клан разбирается, - возразил Антисемит. – А я разберусь с тобой и с такими, как ты. Жил бы я в негре – был бы расистом. А поскольку я живу в тебе, стало быть я – Антисемит.
- А почему ты мне тогда не говоришь, что я – морда жидовская ? – поинтересовался я.
- А зачем ? – возразил он. – Я тебе скажу, что ты морда жидовская, ты мне – что я морда антисемитская. Поругаемся и на этом всё наше общение закончится.
- Ну ладно. Ты хоть толком тогда объясни, за что ты их не любишь?
- А за то, что евреи – народ дикий, некультурный, невоспитанный и с логикой у них часто бывают проблемы.
Моя нижняя челюсть отвалилась с такой скоростью, что нержавеющий термос, лежавший сверху в «мечте оккупанта», встретившись с ней издал громкий звон. Звон был таким сильным, что у амбала, наливавшего в это время очередную порцию из грелки, дрогнула рука и он пролил несколько капель. Я мгновенно подхватил челюсть руками и поместил её на место.
- Что, все дикие ?! – изумился я. – Да я тебе сейчас навалом назову всяких учёных, писателей, художников и артистов. И все они евреи.
- В семье не без урода. Да и ты сам заешь, наличие образования или даже таланта ещё никого не сделало воспитанным и культурным.
-----------------------------------------------------------------
Мне не всё было понятно. Антисемит был какой-то запутанный и необычный. С таким мне ещё не приходилось общаться.
- Что-то ты путаешь, - высказал я свои сомнения. – Обычно антисемиты не любят нас совсем по другим причинам.
- Это по каким же ? Давай, разберёмся. – В его голосе мне послышались ехидные нотки.
Я стал быстренько вспоминать, какие причины мне приводили, когда били в морду. Правда, иногда мне били в морду без всяких причин. Однако изредка попадались особо продвинутые антисемиты, которые хотели поставить битие моей морды на идеологическую платформу. Мысленно я начал загибать пальцы.
- Во-первых, антисемиты говорят, что все евреи хитрые и очень любят деньги.
- Это что же, этим они пытаются сказать, что сами они – простодушные недотёпы – альтруисты, которые деньги ненавидят всей душой ? – с сарказмом осведомился Антисемит.
- Понятия не имею, что они хотели этим сказать, - ответил я.
- Ну так тогда мы с тобой эту глупость даже обсуждать не станем, скучно.
- Тогда пункт второй – евреи то ли пьют кровь христианских младенцев, то ли мацу на ней замешивают, - продолжил я перечисление обвинений, знакомых мне ещё со школьных времён.
- Ну да, литрами прямо. Кто вообще весь этот бред придумал ? – продолжил он свои странные нападки на антисемитов. – Евреи уже примерно четыре тысячи лет существуют. А христианство – две тысячи. И что же они пили до появления христианства и соответствующих младенцев ? А в маце, кроме воды и муки, нет ничего, даже соли. Рецепт простой на редкость.
- А кто их знает, что они пили, - высказал я своё слабое знание еврейских напитков четырёхтысячелетней давности. – Может кровь каких других младенцев вместо христианских тоже годилась.
- Не годилась ! – уверенно возразил он. И тут же тыкнул меня носом в моё невежество, - Тебе надо было бы получше знать обычаи собственного народа. Религия запрещает евреям есть даже мясо с кровью. Не говоря о том, чтоб её пить.
- Гм... А ещё антисемиты говорят, что евреи их Христа распяли, - выложил я ему свой убойный аргумент. – Бога ихнего, стало быть. Или ты тоже скажешь, что этого не было ?
- А за что они его распяли ? – невинным голосом поинтересовался Антисемит.
Я сразу понял, что спросил он неспроста.
- Известно за что, за веру ! – уверенно ответил я.
- За веру, говоришь ? А вот официальное обвинение звучало немного иначе. Там говорилось, что Христос выдавал себя за Царя Иудейского и грозился Храм разрушить. Вот если бы пару лет назад ходил бы такой Иисус по Москве, говорил, что он – Генеральный секретарь ЦК КПСС и при этом обещался бы ещё Кремль разрушить, что бы с ним было ?
- Ну ты спросил ! – возмутился я. – Это же совсем другое дело. В подвал на Лубянку бы он загремел моментом. Только ведь Иисус в переносном смысле это всё говорил, аллегорически.
- Вот в подвале он это всё и объяснил бы, - спокойно продолжил свою речь Антисемит. – Только у тех, кто там работает, в подвале этом, с воображением туго, нет у них воображения, им аллегории по уставу понимать не положено. Сказал, что разрушит – стало быть подготовка теракта. Ну и пресекли, во избежание. В те времена к терактам тоже строго относились. А если бы появился Иисус сейчас, что было бы ?
- Сейчас ? – я задумался. – Пожалуй, что ничего и не было бы. Сейчас демократия. Вон их сколько развелось всяких чудотворцев. Кашпировский с Чумаком руками машут. Ещё бабка Мария – Стефания полные залы собирает, от всего лечит. И иностранные есть, Белое Братство и Аум Сёнрико какое-то... Одним больше, одним меньше, никто бы и не заметил.
- Верно, - согласился он. – То есть получается, что не евреи тут виноваты, а просто Христос, как в том американском боевике говорится, попал в неудачном месте в неудачное время. А поскольку он Бог, стало быть место и время сам себе выбрал. И опять таки евреи к этому не имели никакого отношения.
- Да... Стало быть, зря мне морду били, - вздохнул я.
- Может и не зря. Была бы морда, а за что набить – всегда найдётся, - философски заметил Антисемит.
- И где же ты был, такой умный, со своими доводами, когда мне её били?
- А я тут причём ? Тебе антисемиты попадались какие-то убогие, необразованные. У них извилин не хватило бы понять то, что я тут сейчас тебе рассказал, - стал оправдываться он. – Если б у них было хоть две извилины на троих, то могли бы понять, что за то, что евреи Христа распяли, они должны этих евреев сильно благодарить и каждого встречного еврея поить забесплатно. Это если на проблему под другим углом посмотреть.
На этот раз челюсть я успел поймать, потому, что был готов к разным неожиданным поворотам его мысли. Конечно, я был не против того, чтоб антисемиты меня поили за то, за что раньше били, однако ход его мыслительного процесса мне оставался непонятен. Всё, что я смог выдавить из себя, поражённый новым постулатом, был всего лишь стон.
- За что поить ? – простонал я.
- Ну это очень просто. Если спросить у любого батюшки, хоть католического, хоть православного, зачем Иисус пришёл в этот мир, он тут же расскажет, как по писаному. Что его послал Отец наш небесный, специально пострадать за наши грехи, что сына своего не пожалел, чтоб искупил он своими страданиями и т.д. в том же духе. А не распяли бы его евреи ? Нарушили бы они тогда замысел Божий, не было бы страданий, искупления грехов. И христианства бы не было вообще. Потому, как без распятия Иисус не воскрес бы. А ведь основная идея христианства и заключается в очищении через страдание с последующим воскресеньем. И эти твои тупые антисемиты могли бы сейчас молиться Перуну, Одину или бабам каменным с острова Пасхи. Кстати, остров бы по-другому назывался. Так за что тут евреев винить ? Зато что сделали всё, как надо, в полном соответствии с утверждённым Господом планом?
- Что-то я не всё понимаю. Ты же вроде Антисемит, а рассуждаешь, как сионист с радио «Голос Израиля».
- Я – Антисемит. Однако справедливость должна быть. Если евреев эти доморощенные антисемиты упрекать будут в таких глупостях, они слишком легко отмазаться могут. А меня это не никак не устраивает.
- Ага, - согласился я. – Не тот сейчас антисемит пошёл, глупый. Нет в нём того чувства интеллектуальной нелюбви к евреям, которым отличаются настоящие Антисемиты.
- Ещё бы, - согласился со мной Антисемит. И добавил, - эти недоумки меньше бы дёргались, если бы знали, что сами могли стать евреями.
Челюсть мне пришлось ловить ещё раз.
- Как это ?
- Да это длинная история. И старая к тому же.
- Расскажи, - попросил я. – Время у нас ещё много.
- Ну если коротко только. Ты в школе ведь историю учил ? Про крещение Руси помнишь ?
- Что-то припоминаю. Это когда весь Киев пинками в Днепр загнали ?
- Да. Так вот крестил Русь князь Владимир Святославович по причинам чисто политическим. Там князья до него соседей под себя подмяли, жизненное пространство расширили, государство укрепили. Только вот незадача – у них в то время в каждой деревне своему идолу молились. А для единения религия нужна общая. Сначала попробовали они в Киев свезти идолов из разных мест, в кучку собрать. Однако неувязочка и тут у них вышла. Ругаться стали. Мол, ваших вперёд поставили, а наших взад задвинули.
- И вот тут то и возникла мысль про монотеизм, - продолжил я его фразу.
- Ну да. Ещё этому поспособствовало то, что Русь уж очень сильно хотела в доисторическое ЕЭС вступить. А её туда не пускали. Не любили русских в Европе. Варвары, язычники. Вот и решил князь Владимир монотеизм ввести. А выбор у него невелик был. Католицизм западного образца, православие византийского разлива и иудаизм. Мусульманство князь отверг сразу. Не захотел многожёнство на Руси вводить. И католицизм не захотел. Слишком явно получится, будет похоже на низкопоклонство перед Западом, как любили говорить в недалёком прошлом.
- Стало быть, между иудаизмом выбирал и православием. И как он это делал?
- А вот тут то и сработала та самая историческая случайность из-за которой и мог он ввести иудаизм на Руси. Ты про хазар слышал ?
- Хазары, хазары... Неразумные, что ли? – переспросил я. И тут же продекламировал про себя, но с выражением, - Как ныне, сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам...
- Они самые. У них было сильное, развитое государство на юге, от Чёрного до Каспийского моря, весь северный Кавказ. Хазарский каганат называлось. Вот они иудаизм и исповедовали. То есть были евреями. Вот Владимиру и хотелось религию солидного государства, чтоб не выглядеть варваром, чтоб торговать, договора заключать. В то время политики просчитывали варианты не хуже, чем сейчас. Только облом у него случился. Как раз в то время начал этот каганат хиреть и распадаться по разным внешним и внутренним причинам. А Византия, наоборот, силу набирала, богатела. И выбрал князь православие по причине расцвета Византии.
- То есть ты хочешь сказать... – начал я.
- Именно. Если бы каганат на волне ещё пару сотен лет продержался или кому из русских князей мысль о единой религии на сотню лет раньше в голову стукнула – глядишь, и не загоняли бы русский народ в воду силком, а под нож положили бы.
- Какой нож? – испуганно спросил я.
- Которым обрезание делают, - весело пояснил Антисемит. – Так что все твои антисемиты недоученные могли бы быть евреями.
- Эх, - я мечтательно прикрыл глаза, - вот бы жить в стране, где все евреи. Впрочем через пару часов я там и буду жить.
- Не торопись радоваться, - обломал мои мечтания Антисемит. – Скоро ты увидишь, действительно ли это так хорошо. И, может быть, поймёшь за что следует не любить евреев.
-----------------------------------------------------------------
Мы летели уже около часа. Будущие граждане Израиля потихоньку переговаривались, дремали, смотрели телевизор на потолке, слушали радио, подключив наушники к разъёму в подлокотниках кресел. Стюардессы разносили минеральную воду, чему амбалы очень обрадовались. Теперь им было, чем запивать. Моя жена продолжала спать, брат рядом всё вертел головой по сторонам – ничем, кроме «Аэрофлота», он никогда не летал. Я беседовал с Антисемитом и совершенно не замечал ничего, происходящего вокруг. Вдруг амбалы вывернули шеи, как по команде. Последив глазами, куда они смотрят, я увидел, как две стюардессы выкатили здоровенный ящик на колёсиках с множеством полочек. Они стали вынимать оттуда какие-то коробочки и раздавать сидящим пассажирам.
- Обед, - догадался я.
Обедом, конечно, эту трапезу можно было назвать с большой натяжкой. Поскольку стрелки часов уже показывали больше четырёх ночи, то скорее всего это был или ранний завтрак или поздний ужин. Я обрадовался. Историко-религиозная лекция, прочитанная Антисемитом, меня немного утомила, а ел я последний раз ещё в аэропорту, за пару часов до прохождения таможни. Так что, как бы там не называлась эта еда – она была кстати. Амбалы к этому времени уже прикончили почти половину грелки и закуска к ним подоспела очень вовремя. Стюардессы, однако, не слишком торопились, расставляя чашки и подносы. Люди, сидящие в задних рядах, уже распаковали коробочки и до меня доносился возбуждённый шепот, которым они обсуждали новые, невиданные ранее продукты.
Наконец тележка приблизилась к нам и каждый получил по подносу, на котором стояли разные пластмассовые баночки, пакетики и упаковочки с соком. Я поднял прозрачную крышку со свой порции. В нескольких отделениях лежали листики салата, пару кусочков цветной капусты, маленькие морковочки, жёлтые зёрнышки кукурузы. Рядышком блестели коричневатой корочкой два куриных крылышка. На первый взгляд было в них что-то необычное. После второго взгляда я был объят недоумением. Шок начался только после третьего – крылья были небриты. В смысле неощипанны. Или неосмаленны. Короче, крылья эти выглядели так, будто курицу постригли, а щетина осталась. Остатки пёрышек были хорошо прожарены и на запечённой корочке выделялись белым низом и тёмным верхом. Я повертел головой. Заглянул в нетронутую порцию спящей жены и уже наполовину съеденную порцию брата. Крылышки, полученные ими, имели точно такой же небритый вид.
- Неужели это можно есть? – спросил я себя.
- Нет, - ответил мне знакомый голос изнутри. – Это не едят.
- Что не едят?
- Куриную кожу в Израиле не едят, – пояснил Антисемит.
- Но почему? – не понял я.
- Говорят, что в ней много холестерина, здоровье берегут.
- Не может быть. Зажаренная корочка – самая вкусная часть курицы! И что же они с ней делают? – поинтересовался я.
- Выбрасывают. Поэтому и не стараются её ощипать как следует.
- Идиотизм какой-то, - выразил я своё мнение. – Почему бы не сделать ей аутодафе до того? Или они никогда не слышали о том, что вид еды тоже должен вызывать положительные эмоции, способствующие пищеварению...
- А я тебе говорил, что распространённое мнение об умственных способностях евреев слегка преувеличено, - не упустил случая подколоть меня Антисемит.
- Ну... Это... Они же о здоровье заботятся, - попытался я не согласиться с ним, хотя мне очень хотелось согласиться. – Тем более, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
- А со своим Талмудом – в чужую синагогу.
- Ладно, не порть аппетит, дай поесть спокойно, - попросил я его, одновременно пытаясь пластиковой вилкой отодрать волосатую кожу от антихолестириновой курицы.
Мои усилия увенчались успехом лишь частично. Судя по степени резиновости, это была одна из тех кур, которую евреи захватили с собой, убегая из Египта. Причём все сорок лет шатаний по пустыне эта курица прошла пешком. Оставалось только удивляться, как она смогла дожить до наших дней. Однако на проявление удивления времени у меня не было. Меня ждал очередной удар. Настиг он меня в тот момент, когда я, отчаявшись добраться до мяса, оставил в покое разодранные остатки курицы и решил намазать булочку маслом. Масла не было. Точнее, в небольшой пластиковой упаковке с яркой картинкой, изображающей намазанный бутерброд, был маргарин. Так было написано английскими буквами на крышечке из фольги. Есть намазанный на хлеб маргарин я смог бы только будучи очень голодным. Понять, как люди, хоть однажды пробовавшие намазанный маслом кусок хлеба, согласны мазать тот же кусок маргарином я не мог никогда. Натуральный сливочный вкус «Рамы» или «Виолы», как любили говорить в рекламе, вызвал у меня изжогу и очень сильные подозрения. Мне всегда казалось, что делают это из нефти, добавляя в неё яичный порошок и толченый мел.
Стюардессы, раздав еду где-то впереди, уже катили тележку назад и я решил воспользоваться моментом. Вспомнив, как совсем недавно амбалам был принесён лёд, я подумал, что уж в кусочке масла мне отказа не будет. Тем более, что, по моему мнению, это масло находилось у них в тележке. А маргарин был положен на подносы всё из тех же самых оздоровительных целей. Так я подумал, обнаружив надпись «без холестерина» по-английски мелкими буквами прямо под словом «Маргарин».
Именно в этот момент я оказался лицом к лицу с проблемой, подстерегающей почти всех эмигрантов по дороге к лучшей жизни. Языковой барьер встал передо мною всей своей пугающей громадой. На жену и родственников в этом смысле я рассчитывать не мог. Иврит из нас не знал никто. Правда муж сестры когда-то увлекался какими-то единоборствами и знал пару фраз по-японски. Однако все они относились к названиям различных приёмов и ударов. Фраза «удар задней пяткой в мошонку с вырыванием кадыка» вряд ли могла быть мне полезна. Да и не думал я, что еврейские стюардессы могли понимать по-японски. А тележка, толкаемая ими, между тем неумолимо приближалась. Я решил попробовать объясниться сам. Английский язык я знал. Немного. На уровне восьми классов советской средней школы. На три балла. То есть заказать гамбургер в «Мак-Дональдсе» я бы смог, но если бы вместо него мне принесли бы яичницу с беконом, то на поругаться моего словарного запаса явно было бы недостаточно. Правда, в последнее время я немного сумел пополнить свой лексикон названиями американских видеофильмов и это придало мне храбрости. Тележка была уже возле меня.
- Извините пожалуйста, - обратился я к стюардессе. Эта фраза по-английски удалась мне лучше всего.
- Я могу Вам чем-то помочь? – с готовностью отозвалась та, широко улыбаясь.
- Да. Я бы хотел поменять маргарин на масло, - улыбнувшись в ответ, произнёс я. В эту фразу я вложил почти всё свои познания в иностранных языках.
- Что?! – удивилась стюардесса и лицо её начало принимать странное выражение.
- Масло, - повторил я, уже понимая, что сказал что-то не то, но совершенно не понимая, что же именно не то я сказал.
Перемены, произошедшие с её лицом в следующую секунду, наверное не смогла бы воспроизвести ни одна драматическая актриса. Сначала оно приняло удивлённое выражение, затем удивление сменилось возмущением, потом гневом вперемешку с брезгливостью и, наконец, почти физически обжигающей ненавистью. Я испуганно вжался в кресло, не понимая, чем же мог вызвать такую гамму чувств. Такое лицо симпатичная (их же специально отбирают) стюардесса могла скорчить только если бы я предложил ей заняться групповым сексом тут же, в салоне самолёта. Причём из списка группы только что вычеркнул бы двух амбалов, а вместо них вписал парализованную бабульку. Однако на подобную реакцию в ответ на совершенно, как мне казалось, невинную просьбу о кусочке масла я не рассчитывал. Стюардесса тем временем сумела таки совладать с собой и что-то быстро прошипев сквозь зубы с такой силой дёрнула тележку и помчалась по проходу, что её напарница, толкавшая тележку сзади, ойкнула и выпустила тележку из рук.
- Так. И что же это было? – задал я вопрос в никуда.
- Тебе объяснить? – подал голос Антисемит.
- А ты что, языкам обучен? – осведомился я. - Ты понял, что она мне ответила?
- Нет, но примерно предположить могу. Не вари козлёнка в молоке матери его.
- Что? Что это за ерунда, которую ты бормочешь? Древние заклинания?
- Древние, но не заклинания, - ответил он. – У евреев насчёт еды есть различные правила, описанные в Библии. Кашрут называется. И это одно из них. Так прямо и записано.
- А какое это отношение имеет к кусочку масла? – не понял я.
- Самое прямое, - сказал Антисемит со всей категоричностью. - Из заповеди «Не вари козлёнка в молоке матери его» древние еврейские мудрецы сделали вывод, что нельзя есть вместе мясное и молочное. Даже ставить на один стол вместе нельзя. А тебе дали небритую курицу. Вот стюардесса и высказала тебе своё отношение к твоему еврейству. Какой же ты еврей, если таких простых вещей не знаешь ?
- Гм. А вот если я сварю козлёнка в молоке матери телёнка? Или цыплёнка в молоке матери козлёнка? Или ягнёнка в молоке матери цыплёнка? Тьфу ты, у этой матери и молока-то нет... И вообще, я никого нигде варить не собираюсь, просто масла попросил. Причём тут козлы вместе их матерями?
- Не знаю точно, но только в Израиле, если у тебя увидят бутерброд с колбасой и сыром, могут в некоторых местах и морду набить.
- Да уж... такая вот общенациональная идея раздельного питания, - только и смог произнести я.
Я закрыл глаза. Пред моим внутренним взором предстало голубое небо с маленькими облаками, разбросанными там и сям. Меж облаков плавно летел клин, похожий на журавлиный, но ни одного журавля в нём не было. Клин был составлен из различных блюд, которые включали в себя как мясные, так молочные составляющие. Некоторые из этих блюд я ел, некоторые видел только на картинке в книге «О вкусной и здоровой пище». Возглавляла клин громадная пицца, летевшая на металлическом подносе, покачивающемся во время полёта. Кружочки салями и пепперони едва просвечивались на ней, сквозь расплавленный сыр. Следом летела стайка чизбургеров, помахивая листочками салата. За ними, небрежно переваливаясь с боку на бок, планировала большая кастрюля дымящегося украинского борща, в которой между крупными кусками говядины плавали белоснежные пятна сметаны, окружённые янтарными кольцами жира. Продолжала шествие лазанья, у которой со всех сторон высыпался хорошо прожаренный фарш, перемешанный с творогом. После неё я увидел сибирские пельмени, словно маленькие рыбки, плескавшиеся в миске сметаны. Отдельно небольшой стайкой летели сэндвичи, у которых полоски жёлтого сыра проглядывали между докторской колбасой. Кроме этого в полёте участвовали блюда, которых я никогда не видел, но догадался, что попали они в общую компанию не просто так.
Затем я увидел наш самолёт, летевший в Израиль и понял, что мясомолочный косяк летит совершенно в противоположную сторону. Наблюдая все эти картинки совершенно незаметно для себя я заснул, убаюканный монотонным гулом моторов и сильной усталостью.
-----------------------------------------------------------------
Сон, приснившийся мне, ничем меня не удивил. Именно такой сон и полагалось смотреть в подобной ситуации, когда все мысли мои были направлены на то, какими будут наши первые шаги на новом месте, что нам делать и как устраиваться. Я увидел себя и жену, как бы со стороны, сидящими в кабинете на мягких стульях. Кабинет был в представительстве СОХНУТа (еврейского агентства) нашего города, а напротив нас сидела хозяйка кабинета, дама бальзаковского возраста с высокой причёской и большой грудью.
- Почему все дамы бывают бальзаковского возраста? - подумалось мне сквозь сон.
Сколько лет было Бальзаку, когда его именем назвали женский возраст, я не имел ни малейшего понятия, но был уверен, что Бальзак от рождения имел и другие возраста, а не родился сразу в бальзаковском. Я попытался представить, что могло бы быть, если сказать девушке лет 20-и, что она в прекрасном бальзаковском возрасте. Выходило, что по физиономии я мог бы схлопотать гораздо быстрее, чем успел бы объяснить, что Бальзаку тоже было когда-то 20 лет и поэтому практически любой возраст можно смело назвать бальзаковским.
Плавное течение моих мыслей было нарушено голосом начальницы СОХНУТа.
- Да не переживайте вы так! - её голос вливался в мои уши и растекался мягкой тёплой волной. - Израиль уже много лет принимает евреев со всего мира и у нас наработана прекрасная методика. Я уверена, что вы замечательно устроитесь. Прямо в аэропорту вам дадут деньги на начальное обустройство и предоставят такси, которое отвезёт вас в любое место.
- Да, да. Это понятно, спасибо, - ответил я. - Только вот у нас нет этого любого места. Мы не знаем, куда нам ехать. Родственников и знакомых у нас в Израиле нет. Может быть Вы сможете подсказать, какие шаги следует предпринять с самого начала?
- Там же, в аэропорту вам дадут специальные брошюры, где все ваши шаги расписаны очень подробно, - сказала начальница СОХНУТа. - Хотя в вашем случае вам лучше всего подошла бы программа ульпан - кибуц. Вас направят в кибуц, где вы будете пол дня учить иврит в ульпане и пол дня работать. Вам предоставят вагончик - караван или комнату в домике со всеми удобствами. Платить ни за что не надо, есть будете в общей столовой. Программа рассчитана на полгода. А потом со знанием языка вы гораздо лучше сможете устроиться в Израиле, да и деньги сэкономленные пригодятся.
Предчувствие блаженной беспечной жизни в кибуце , охватившее меня после этих слов, было настолько сильно, что я проснулся. Самолёт был уже на подлёте к Тель-Авиву и начал делать разворот для захода на посадку. В иллюминатор я пытался рассмотреть город, но ничего не увидел, кроме множества маленьких огоньков внизу. При посадке мне заложило уши, колёса стукнулись о землю, самолёт покатился по посадочной полосе, а пассажиры громко зааплодировали.
Высадка из самолёта прошла гораздо более спокойно, чем посадка. Наученные горьким опытом внесения в самолёт бабушки с носилками стюардессы первым делом организовали вынос бабушки и вывод всего семейства с амбалами. После этого остальные пассажиры хором вздохнули и заторопились к выходу.
На поле, возле трапа нас встретили симпатичные девушки с целой охапкой бело-голубых израильских флажков в руках. Они мило улыбались, говорили "Шалом" и каждому вручали флажок. Взять флажок можно было разве что зубами, так как руки у всех были заняты. Однако не взять было тоже нельзя и я поставил "мечту оккупанта", взял флажок, ответил "Шалом", мило улыбнулся и сделал свой первый шаг по земле Израиля.
Первый шаг по земле моих предков я сделал в лужу. Небо было затянуто лёгкими облаками, из которых недавно пролился небольшой дождик и лужа натекла возле самого трапа. Чуть поодаль, за лужей, прямо на лётном поле я увидел несколько рядов стульев, расположенных перед небольшой трибуной. По бокам от трибуны были колонки и шнуры тянулись в сторону находившегося неподалёку за трибуной здания аэропорта. Тут же, возле колонок стояли стулья для президиума. Картина была до боли родная и напоминала отчётно-выборное профсоюзное собрание на колхозном поле во время битвы за урожай, с той только разницей, что трибуна была обтянута не кумачом, а бело-голубой материей. От трапа в направлении стульев мы прошли между двумя рядами улыбающихся и говорящих "Шалом" людей. Слово "Шалом" они произносили со странным акцентом.
Мы быстро заняли места подальше от трибуны и только тут почувствовали, что нам по-настоящему жарко. В 7 часов утра 7-го января 1993 года на лётном поле аэропорта имени Бен-Гуриона столбик термометра подбирался к цифре 20. Я понял, что понятие "рождественские морозы" мы можем забыть. Одежды на нас оставалось ещё довольно много, несмотря на хитрый ход, проведённый с помощью "мечты оккупанта". Но выбора у нас не было, от лишнего пришлось избавляться и пока остальные пассажиры занимали места для участия в собрании под открытым небом "мечта оккупанта" была набита так, что стала похожа на "мечту интервента".
На трибуну поднялась тётенька, места в президиуме заняли люди, говорящие со странным акцентом, пассажиры приготовились слушать и собрание началось. Началось оно с того, что тётенька поздравила нас с прибытием и тут же предоставила слово мистеру с английской фамилией, сидевшему ближе всех к трибуне. Первая речь, прозвучавшая в честь нашего приезда в Израиль была по-английски. Молоденькая переводчица быстро переводила и мне стала понятна тайна акцента и смысл самого собрания. Оно хоть и не было выборным, но отчётным его вполне можно было назвать. Причём отчитывались перед самой высокой инстанцией. Выше уже было просто некуда. Отчитывались о проделанной работе перед самим Господом Богом. Мистер, как и остальные, сидевшие в президиуме, приехал из Австралии. Они были членами какой-то христианской секты, которые свято уверовали, что для второго пришествия Христа необходимо всех евреев собрать в Израиле и по этой причине пожертвовали большую кучу денег на доставку этих самых евреев. И приехали лично убедиться, что евреи в Израиль доставлены и приближение второго пришествия происходит прямо на их глазах. Всё было, как на настоящем собрании: вначале официальная часть, после неё - танцы.
Из динамиков раздались звуки "Семь - сорок" и австралийские христиане стали танцевать на еврейский манер, выдернув из первых рядов несколько уже полностью обалдевших эмигрантов. Эмигранты пытались слабо протестовать, но протест их не был замечен вошедшими в раж австралийцами и им пришлось принять участие в коллективном танце. После "Семь -сорок" музыка сменилась на "Хава Нагила", уже оттанцевавшие эмигранты были отпущены к своим вещам, а австралийцы выдернули со стульев новую порцию партнёров.
Музыка была мне знакома. Несмотря на полное отсутствие какого-либо еврейского воспитания кое что я всё же знал. В мой интеллектуальный багаж о евреях входили названия нескольких еврейских песен, которые давно крутил мне отец ещё на бобинах с подпольными записями сестёр Бэрри. Так же туда входили такие слова, как "поц", "шмок", "маца", "шлимазл" и выражения "агицн паравоз", "киш ин тухес" и "гей какн". Для общения с знакомыми мне евреями этого вполне было достаточно, поскольку их лексикон не превышал мой, а все недостающие слова мы говорили по-русски и не замечали при этом никакого неудобства. Так что музыка, с которой нас встретили, в некотором роде всколыхнула во мне детские воспоминания. Насладиться воспоминаниями мне не дал знакомый голос, заговоривший во мне, как и прежде совершенно неожиданно.
- Ну и как тебе всё это? - невинным тоном поинтересовался он.
- А что тебя тут не устраивает? - вопросом на вопрос, как бы подтверждая, что я всё-таки еврей, ответил я. - Милые люди, дали денег на нашу эмиграцию, благотворители, одним словом. А то, что речи толкают и танцуют - издержки. Им тяжело понять, что мы в пути без малого сутки и нам не до танцев. Глядишь, ненадолго затянется.
- Да я не о них, - отмахнулся Антисемит. - Я про евреев.
- А что евреи?
- Ну ничего особенного, если не считать, что христиан тут ненавидят лютой ненавистью, - объяснил он мне. - Причём настолько ненавидят, что детям в школе знак плюс на математике писать запрещают. Чтоб они даже случайно не нарисовали чего-то, напоминающее крест.
- А как же они сложение учат? - поинтересовался я.
- А они вместо плюса ставят геометрический значок перпендикуляра. То есть в плюсе вертикальную палочку доводят только до горизонтальной, не пересекая её. Правда к старшим классам вручную всё равно никто не считает, все на калькуляторах, а там плюс нормальный стоит. Китайцы, которые эти калькуляторы лепят, в местных религиозных тонкостях не разбираются. И приходится старшеклассникам давить пальцем на криминально - христианский плюс. Местные методисты, вероятно, думают, что морально устойчивых старшеклассников нажатие плюса не приведёт в церковь вместо синагоги. Удивляюсь, как с такими фобиями ещё цифры арабские не запретили.
- Ну, сказать честно, у евреев есть за что не любить христиан. Инквизиция и всё такое... - высказал я свои предположения.
- Тогда тем более! - продолжал добивать Антисемит. - Тут в Израиле законом миссионерство запрещено, настолько у них большой зуб на христиан. Если захочешь ребёнка окрестить - это незаконно. Никто, конечно же, как за членами партии в Советском Союзе, возле входа в церковь не следит. Однако если станет известно властям, то при определённом стечении обстоятельств могут и за это уцепиться. А вот деньги с христиан брать не стесняются.
- Но ты сам говорил, что не только евреи деньги любят, - напомнил я ему.
- А я не про любовь к деньгам. Я про беспринципность. Принципы, они как деньги - или они есть или их нет. А беря у христиан деньги, на собственные принципы чихают, играя тем на руку. А те верят, что евреи приближают второе пришествие так ими нелюбимого Христа.
Подобрать достойный ответ Антисемиту мне не дали. Музыка и танцы закончились и нас повели в здание аэропорта. Я волочил в одной руке неимоверно раздувшийся баул, а в другой спящую на ходу жену. Именно таким образом мы прошли паспортный контроль. Без приключений. Пограничник, ничего не спрашивая, взял наши паспорта, шлёпнул в них печать и мы поднялись по лестнице на второй этаж, как было указано стрелочками с соответствующими надписями. По пути я всё размышлял о том, что чем дальше, чем труднее мне становится спорить с Антисемитом.
На втором этаже находился большой зал. Судя по нескольким рядам из соединённых вместе кресел раньше это был зал ожидания перед вылетом, а теперь его приспособили под приём эмигрантов. На подоконниках стояли несколько телефонов, возле стены находилась небольшая стойка бара с молоденькой официанткой, чуть подальше за баром в углу дверь с надписью "Synagogue" и нарисованным семисвечником. Я сразу сообразил, что это была синагога. Снова перед нами предстала та самая тётенька, которая давала слово австралийцам.
- Мы очень рады вашему прибытию на землю предков, - сказала она. - Я вас прошу немного подождать, пока придут наши сотрудники, которые будут оформлять ваши документы. Вас будут вызывать в кабинет по фамилии. А пока вы можете позвонить своим родным и близким в Израиле, чтобы сообщить о своём прилёте. Те, кто хочет, может помолиться в нашей синагоге. Те, кто захочет попить или немного перекусить, могут взять напитки и бутерброды в нашем баре.
Сказав это, она указала рукой на бар, который находился у неё за спиной, а девушка, стоявшая за стойкой выставила пару подносов с одноразовыми пластиковыми стаканчиками, наполненными кока-колой и маленькими сэндвичами с кусочками сыра, веточками зелени и кружочками помидоров. После чего мило улыбнулась, развернулась и ушла, оставив нас дожидаться ещё не проснувшихся чиновников.
Пассажиры моментально стали заниматься самыми разными делами. Кое-кто принялся сдирать с себя вещи, так как в зале было довольно тепло, некоторые ухватились за телефоны и принялись нажимать на кнопки. Пойти молиться в синагогу по поводу благополучного прибытия на родину предков никто желания не изъявил. Нам звонить было некому, вопросы с кибуцем мы решили выяснить при оформлении документов, поэтому просто сидели, крутили головами, наблюдая окружающую суету и рассматривая надписи на иврите, в которых ничего не понимали.
Несколько новоприбывших прямиком направились к бару. Ухватив в руки столько, сколько в них могло поместиться, они с добычей вернулись к своим семьям. Остальные пассажиры, бросив внимательный взгляд на подносы, тут же обнаружили, что содержимое их уменьшилось ровно наполовину. При такой скорости исчезновения продуктов на всех явно было недостаточно. Реакция была мгновенной. Не отварившиеся сэндвичами граждане, сначала как бы не спеша, а потом и в ритме галопа ринулись в сторону бара. Те кто сидел к бару поближе и, соответственно, успев к нему раньше тут же были придавлены мощным напором тел подбежавших, которые тянулись через их головы, пытаясь достать заветный кусочек хлеба с сыром. Я увидел, как один лысоватый мужчина в очках выдрал себя из толпы с бутербродом во рту, поскольку руки у него были заняты двумя стаканчиками, которые он воздел над толпой, чтобы не пролить.
Это был удар. Сладкое русское слово "халява" оказало на евреев магически - притягательное воздействие, против которого невозможно было устоять. Хватательные рефлексы, которые столько лет вдалбливала в нас совковая обыденность, тут же проявили себя при первой возможности. Мне припомнилось, что кормили нас всех не далее, как пару часов назад и настолько проголодаться, скорее всего, никто не успел. Не в силах смотреть на это я зажмурился.
- Открой глаза, - прошептал мне Антисемит. - Сейчас начнётся самое интересное.
- Куда уж интереснее, - вяло заметил я.
- Смотри, смотри! Уже началось!
Я послушался и посмотрел в сторону бара. Затоварившийся народ отхлынул и я увидел картину "Остатки халявы после налёта". Подносы стояли наискось. Там, где были напитки, валялись пара перевёрнутых в спешке стаканов, а на другом одинокий бутерброд размокал в луже пролитой на него колы. Те, кому не повезло, возвращались с грустными лицами. Девушка за стойкой, так же, как и я, во все глаза наблюдала за налётом. При этом все её глаза очень откровенно смеялись. По окончании налёта она спокойно убрала грязные подносы и поставила на стойку ещё несколько таких же подносов всё с теми же напитками и сэндвичами, приготовленными заранее. Теперь их вполне хватало ещё на три налёта и даже после этого осталось бы много. Было понятно, что подобный миниспектакль она устраивает при каждом прилёте самолёта и каждый раз наблюдает, как люди выхватывают кусочки халявы друг у друга из-под рук. А по вечерам наверняка со смехом рассказывает подружкам о голодных "русских" евреях.
Оставшиеся без сэндвичей увидели так быстро возникшее изобилие, но возвращаться не стали, очевидно кое-что поняв. Многие усиленно старались не смотреть в сторону бара. Моя жена не просыпаясь попросила пить, я подошёл к бару и без всякой толчеи и драки взял стаканчик, принёс ей, она попила не открывая глаз. После этого мы снова продолжили ожидание чиновников, поминутно поглядывая на часы. Время тянулось крайне медленно.
(продолжение следует)
ПО ВОЛЕ ТЯГОСТНОГО РОКА
МНЕ С ИДИОТАМИ - ПРОТИВНО
А СРЕДИ УМНЫХ - ОДИНОКО
ЖИВЯ ЛЕГКО И СИРОТЛИВО,
БЛАЖЕН, КАК ПАЛЬМА НА БОЛОТЕ,
ЕВРЕЙ СЛАВЯНСКОГО РАЗЛИВА,
АНТИСЕМИТ БЕЗ КРАЙНЕЙ ПЛОТИ.
И.Губерман
Рождение Антисемита
или
Первый день в Израиле.
Было холодно. Очень холодно. Дикий рёв бил в уши, а ледяной ветер с такой силой задувал в правое ухо, что казалось, что из левого он вырывается со свистом. Холод продирал насквозь, несмотря на то, что я был неплохо одет. На мне было два спортивных костюма, джинсы, свитер, пиджак, кожаная куртка и сверху всего светлый осенний плащ. Поверх плаща на длинных ремешках с меня свисали с одной стороны нержавеющий термос «ТЕМЕТ», а с другой – кассетный магнитофон. Издали я напоминал матроса Железняка, перемотанного крест-накрест пулемётными лентами. И всё-таки я мёрз. Рядом спала жена. Она спала стоя, как боевая лошадь. Она была уже на третьем месяце и хотя по фигуре это сильно не было заметно, но физиология брала своё, последние две недели она засыпала прямо на ходу и ничто не могло этому помешать. Я пытался заслонить её от ветра, как мог, но получалось плохо... На голове у меня была круглая чёрная вязаная шапочка, которую в народе называли «пи....рка» и ветер с лёгкостью пронизывал её насквозь.
Была Рождественская ночь с 6-го на 7-е января 1993г., около 3-х часов ночи и мороз зашкаливал за –20гр. Над нашими ушами надрывалась турбина Боинга-747 авиакомпании «Эль-Аль», поднимая ураган и пронизывая мозги насквозь. На нём мы должны были улетать с доисторической родины на историческую. Мы стояли на трапе, на самой середине трапа и не могли попасть в самолёт. Войти в самолёт нам не давала полупарализованная старушка. Старушка лежала на носилках, замотанная в пару одеял и пристёгнутая ремнями. Носилки несли два здоровенных амбала совсем не семитской наружности. Они должны были внести старушку в самолёт, но носилки не хотели пролазить в узкий проход и постоянно застревали. Амбалы осторожно ворочали носилки с пристёгнутой бабкой, то ставя их на попа, то поворачивая боком, но внести носилки в самолёт им всё равно не удавалось. В дверях самолёта бестолково суетились две стюардессы, сзади на амбалов напирало всё их многочисленное семейство. Даже сквозь гул турбины было слышно, как они переживали за целостность старушки. Не надо было быть инспектором ОВИРа, чтоб понять, какую ценность она для них представляет. Бабулька была пока ещё живым свидетельством их принадлежности к избранному народу и путёвкой на Землю Обетованную.
- Интересно, как они умудрились купить справки о родстве ? – подумал я, но вспомнив, как совсем недавно всего лишь за 20 $ купил водительские права себе и жене, перестал задаваться глупыми вопросами.
Мы продолжали мёрзнуть, впереди были семейство с амбалами и бабкой, сзади – остальные пассажиры. Такие же несчастные, как и мы, ожидающие торжественного вноса бабульки в самолёт. И в этот самый момент, замёрзший и оглохший, я ощутил рождение новой жизни. Новая жизнь зародилась во мне совершенно непонятным образом. Я никогда не был женщиной, никогда не был беременным, однако мгновенно понял, что внутри меня есть что-то, чего там раньше не было.
- Может, глисты ?- подумал я.
- Ага, сейчас !- раздался голос внутри меня. – От меня так легко, как от глистов не отделаешься !
И без всякого перехода голос начал злобно кричать, что еврейская старушка – продажная сволочь. Что израильский консул, выдавший визу по явно липовым документам – полный идиот. Что проклятая еврейская авиакомпания «Эль-Аль» - недоношенные придурки, которые не смогли сделать в самолёте широкие двери и прицепить глушитель к турбине. Что сама страна Израиль по-дурацки расположена на глобусе и туда ничем, кроме этого малодверного самолёта не попадёшь.
- Кто ты ? – испуганно спросил я.
- Я – Антисемит, - ответил голос и добавил, - все евреи – сволочи.
- И я сволочь ? – удивился я.
- Ты – в первую очередь ! – без запинки отчеканил он и пояснил – Если бы не ты, разве торчали бы мы с тобой сейчас тут ?
- Сам дурак ! - мгновенно сориентировался я в новой, наполнившей меня действительности. – Бабулька хочет помереть на земле предков, а её родные не могут поехать по разным причинам. Консул не может возиться лично с каждой бумажкой, авиакомпания «Эль-Аль» самолёты покупает уже готовые, с узкими дверями и без глушителей. А страна Израиль стоит на этом месте уже больше 3-х тысяч лет. И вообще, где бы я мог сейчас торчать, по-твоему ?
- Ты мог бы сейчас отмечать православное Рождество у Тани, подруги твоей жены, а не стоял бы тут в виде колобка. Помнишь, какая великолепная у неё грудь не то 11-го, не то 12-го размера ? Признайся, тебе же всегда хотелось прижаться к ней щекой.
Я нервно оглянулся на жену. Она продолжала спать.
- Не твоё дело !- огрызнулся я. – Эротические фантазии есть у всех. А на колобка я похож, потому, что можно было взять с собой только по 40кг. веса на душу.
Я задумался. Наши сборы в Израиль напоминали, скорее, эвакуацию, а не эмиграцию. Нам с женой разрешено было взять всего 80кг на двоих. Это было совсем немного, учитывая, что денег у нас в кармане было 350$ и мы решили начать новую жизнь. Всё , что по нашему мнению было жизненно необходимо нам в первый же день в сумки никак влезать не хотело. Нам очень хотелось взять бабушкину чугунную сковородку и мясорубку. И ещё немецкий сервиз из Бог знает скольких предметов, который почему-то назывался «Мадонна», а изображены на нём были две лесбиянки под деревом. И ещё много чего хотелось взять с собой. Но даже то, что мы с большим трудом ухитрились впихнуть в сумки, несколько превышало разрешённый лимит. И ещё многое осталось вне сумок. Решение было найдено изящное и соответствовало нашему уровню интеллекта, как представителей новой волны еврейской эмиграции, так и уровню интеллекта работников таможни. Всю верхнюю одежду, не поместившуюся в сумки мы одели на себя. Сверху повесили всё, что можно было повесить.
- Не будут же нас взвешивать на таможне, – решили мы.
Наши надежды оправдались. Взвешивать нас не стали и мы в таком виде благополучно миновали все проверки. И вот теперь я, стоя на трапе, с нетерпением ждал возможности реализовать вторую часть хитроумного плана. Основой этой части плана была сумка. Я держал её в руках. Сумка была размером немного больше тех сумок, которые обычно берут с собой в самолёт, как ручную кладь, но не настолько большая, чтоб нас заставили сдавать её в багаж. В сумке, в нижней части имелось две круговые молнии, при расстёгивании которых она видоизменялась в баул средних размеров, именуемый в народе «мечта оккупанта». Такие сумки стали пользоваться популярностью совсем недавно и я верил, что таможня с ними ещё не знакома. Вот в эту «мечту» я и собирался скинуть всю лишнюю верхнюю одежду и предметы быта. Однако исполнение задуманного задерживала бабка, никак не желавшая пролазить в самолёт вместе с носилками.
-----------------------------------------------------------------
Мои силы были на исходе. Пассажиры, стоявшие сзади, стали высказывать свои замечания настолько громко, что несколько раз перекрыли звуки, издаваемые турбиной. При этом они всё время вспоминали бабушкину мать и мать самих амбалов. Не выдержав психологического давления будущих сограждан, амбалы отстегнули старушки от носилок и, взяв её под мышки, внесли в самолёт, но почему-то ногами вперёд. Сложенные носилки так же пронесли в самолёт с помощью родни амбалов, неотступно следующей за ними. В толпе раздался общий вздох облегчения, ещё раз перекрывший гул турбины.
Посадка продолжилась гораздо быстрее, мы с женой протолкнулись к нашим креслам, она уселась у окна и продолжила свой здоровый, неподвластный никаким эмиграциям, сон. Я же немедленно привёл в исполнение вторую часть плана, т.е. расстегнул «мечту оккупанта» и принялся набивать её снимаемой с себя и со спящей жены одеждой. Вскоре бока у сумки округлились, а мы смогли без особого напряжения занять свои места, пристегнуться и ждать взлёта. Проведя взглядом по салону, я с удивлением отметил, что гениальная мысль с раскладывающейся сумкой пришла в голову не только мне одному. Многие пассажиры похудели прямо на глазах, а у их ног стояли толстые сумки, складные чемоданы и даже большие полиэтиленовые кульки. Видимо, сходство проблем породило сходство решений.
Я сидел на среднем кресле, рядом со спящей у окна женой. С другой стороны от меня сидел мой двоюродный брат, а три кресла перед нами занимали моя двоюродная сестра с мужем и дочкой. Всем вместе нам было не так страшно начинать новую жизнь. Мы заранее договорись помогать друг другу, хотя мне не очень было ясно, в чём же будет заключаться эта помощь. Ведь опыта жизни в других странах не было ни у кого из нас. Однако, вспомнив старую пословицу «За компанию еврей повесился», мы решили держаться одной компанией. Потому, что ехали мы в никуда и ехали мы ни к кому. Никаких знакомых, кто смог бы нам помочь в первые дни в Израиле хотя бы советом у нас не было. И родственников в Израиле у нас тоже не было. Почти. Была одна далёкая тётка из тех, что встречаешь раз в пять-семь лет на свадьбах или юбилеях, а в остальное время про них не вспоминаешь вообще. Я даже плохо помнил как она выглядит. Обращаться к ней мы могли только в самом крайнем случае, т.к. не знали, какая за этим может последовать реакция.
Довольно быстро народ расселся по местам. Амбалы с бабулькой уселись через проход от нас, немного впереди. Они разложили кресло, умостили в него старушенцию и сами уселись рядом.
В салон вышла стюардесса, продемонстрировавшая правильное надевание спасательного жилета. В глазах у амбалов засветился интерес. Стюардесса была довольно симпатичной и, видимо, им захотелось получить у неё частные уроки надевания и снимания жилета, но высказать эту мысль они постеснялись, тем более, что стюардесса не говорила по-русски.
Самолёт мелко задрожал, вой турбин усилился и, разбежавшись по взлётной полосе, поднялся в воздух, унося нас навстречу Земле Обетованной.
На потолке над проходом зажглись экраны телевизоров. На них появились пейзажи Израиля. Голос за кадром читал текст на иврите, поэтому мы ничего не поняли. Амбалы не стали тратить время на разглядывание ближневосточных красот, справедливо рассудив, что насмотреться ещё успеют. Один из них нажал кнопку вызова стюардессы, а другой достал из-за пазухи резиновую грелку. Подошедшей на вызов стюардессе он, собрав все свои познания в иностранных языках, несколько раз произнёс слово «айс» и принялся с помощью жестикуляции объяснять, что в грелку надо положить лёд и приложить её в холодном виде больной старушке ко лбу. Видимо на курсах стюардесс преподавали основы языка глухонемых, поскольку требуемое она поняла довольно быстро и попыталась взять грелку, чтоб выполнить просьбу. Этому амбалы резко воспротивились и ещё усерднее стали махать руками, показывая срочную необходимость принести лёд прямо к ним. Стюардесса пожала плечами, выражая полное безразличие и с профессиональной улыбкой принесла им наколотый лёд в небольшой посудинке. Амбалы тут же принялись заталкивать лёд в грелку. Набив её некоторым количеством льда и тщательно взбултыхав они достали из карманов складные пластмассовые стаканчики и, разложив их, наполнили прямо из грелки. Я понял, что пузырь со льдом на лоб бабушке в пути никто не обещал.
За всеми этими посадочными хлопотами я как-то даже позабыл про Антисемита, однако теперь, удобно устроившись в мягком кресле и расслабившись, мне захотелось выяснить наши с ним отношения.
- Эй, - позвал я его, – ты меня слышишь ?
- Слышу, – тут же отозвался он.
Мне нужна была ясность.
- А ну давай колись, почему ты к евреям привязался ? – потребовал я. – Не мог, что ли негров не любить ?
- С неграми пусть ку-клукс-клан разбирается, - возразил Антисемит. – А я разберусь с тобой и с такими, как ты. Жил бы я в негре – был бы расистом. А поскольку я живу в тебе, стало быть я – Антисемит.
- А почему ты мне тогда не говоришь, что я – морда жидовская ? – поинтересовался я.
- А зачем ? – возразил он. – Я тебе скажу, что ты морда жидовская, ты мне – что я морда антисемитская. Поругаемся и на этом всё наше общение закончится.
- Ну ладно. Ты хоть толком тогда объясни, за что ты их не любишь?
- А за то, что евреи – народ дикий, некультурный, невоспитанный и с логикой у них часто бывают проблемы.
Моя нижняя челюсть отвалилась с такой скоростью, что нержавеющий термос, лежавший сверху в «мечте оккупанта», встретившись с ней издал громкий звон. Звон был таким сильным, что у амбала, наливавшего в это время очередную порцию из грелки, дрогнула рука и он пролил несколько капель. Я мгновенно подхватил челюсть руками и поместил её на место.
- Что, все дикие ?! – изумился я. – Да я тебе сейчас навалом назову всяких учёных, писателей, художников и артистов. И все они евреи.
- В семье не без урода. Да и ты сам заешь, наличие образования или даже таланта ещё никого не сделало воспитанным и культурным.
-----------------------------------------------------------------
Мне не всё было понятно. Антисемит был какой-то запутанный и необычный. С таким мне ещё не приходилось общаться.
- Что-то ты путаешь, - высказал я свои сомнения. – Обычно антисемиты не любят нас совсем по другим причинам.
- Это по каким же ? Давай, разберёмся. – В его голосе мне послышались ехидные нотки.
Я стал быстренько вспоминать, какие причины мне приводили, когда били в морду. Правда, иногда мне били в морду без всяких причин. Однако изредка попадались особо продвинутые антисемиты, которые хотели поставить битие моей морды на идеологическую платформу. Мысленно я начал загибать пальцы.
- Во-первых, антисемиты говорят, что все евреи хитрые и очень любят деньги.
- Это что же, этим они пытаются сказать, что сами они – простодушные недотёпы – альтруисты, которые деньги ненавидят всей душой ? – с сарказмом осведомился Антисемит.
- Понятия не имею, что они хотели этим сказать, - ответил я.
- Ну так тогда мы с тобой эту глупость даже обсуждать не станем, скучно.
- Тогда пункт второй – евреи то ли пьют кровь христианских младенцев, то ли мацу на ней замешивают, - продолжил я перечисление обвинений, знакомых мне ещё со школьных времён.
- Ну да, литрами прямо. Кто вообще весь этот бред придумал ? – продолжил он свои странные нападки на антисемитов. – Евреи уже примерно четыре тысячи лет существуют. А христианство – две тысячи. И что же они пили до появления христианства и соответствующих младенцев ? А в маце, кроме воды и муки, нет ничего, даже соли. Рецепт простой на редкость.
- А кто их знает, что они пили, - высказал я своё слабое знание еврейских напитков четырёхтысячелетней давности. – Может кровь каких других младенцев вместо христианских тоже годилась.
- Не годилась ! – уверенно возразил он. И тут же тыкнул меня носом в моё невежество, - Тебе надо было бы получше знать обычаи собственного народа. Религия запрещает евреям есть даже мясо с кровью. Не говоря о том, чтоб её пить.
- Гм... А ещё антисемиты говорят, что евреи их Христа распяли, - выложил я ему свой убойный аргумент. – Бога ихнего, стало быть. Или ты тоже скажешь, что этого не было ?
- А за что они его распяли ? – невинным голосом поинтересовался Антисемит.
Я сразу понял, что спросил он неспроста.
- Известно за что, за веру ! – уверенно ответил я.
- За веру, говоришь ? А вот официальное обвинение звучало немного иначе. Там говорилось, что Христос выдавал себя за Царя Иудейского и грозился Храм разрушить. Вот если бы пару лет назад ходил бы такой Иисус по Москве, говорил, что он – Генеральный секретарь ЦК КПСС и при этом обещался бы ещё Кремль разрушить, что бы с ним было ?
- Ну ты спросил ! – возмутился я. – Это же совсем другое дело. В подвал на Лубянку бы он загремел моментом. Только ведь Иисус в переносном смысле это всё говорил, аллегорически.
- Вот в подвале он это всё и объяснил бы, - спокойно продолжил свою речь Антисемит. – Только у тех, кто там работает, в подвале этом, с воображением туго, нет у них воображения, им аллегории по уставу понимать не положено. Сказал, что разрушит – стало быть подготовка теракта. Ну и пресекли, во избежание. В те времена к терактам тоже строго относились. А если бы появился Иисус сейчас, что было бы ?
- Сейчас ? – я задумался. – Пожалуй, что ничего и не было бы. Сейчас демократия. Вон их сколько развелось всяких чудотворцев. Кашпировский с Чумаком руками машут. Ещё бабка Мария – Стефания полные залы собирает, от всего лечит. И иностранные есть, Белое Братство и Аум Сёнрико какое-то... Одним больше, одним меньше, никто бы и не заметил.
- Верно, - согласился он. – То есть получается, что не евреи тут виноваты, а просто Христос, как в том американском боевике говорится, попал в неудачном месте в неудачное время. А поскольку он Бог, стало быть место и время сам себе выбрал. И опять таки евреи к этому не имели никакого отношения.
- Да... Стало быть, зря мне морду били, - вздохнул я.
- Может и не зря. Была бы морда, а за что набить – всегда найдётся, - философски заметил Антисемит.
- И где же ты был, такой умный, со своими доводами, когда мне её били?
- А я тут причём ? Тебе антисемиты попадались какие-то убогие, необразованные. У них извилин не хватило бы понять то, что я тут сейчас тебе рассказал, - стал оправдываться он. – Если б у них было хоть две извилины на троих, то могли бы понять, что за то, что евреи Христа распяли, они должны этих евреев сильно благодарить и каждого встречного еврея поить забесплатно. Это если на проблему под другим углом посмотреть.
На этот раз челюсть я успел поймать, потому, что был готов к разным неожиданным поворотам его мысли. Конечно, я был не против того, чтоб антисемиты меня поили за то, за что раньше били, однако ход его мыслительного процесса мне оставался непонятен. Всё, что я смог выдавить из себя, поражённый новым постулатом, был всего лишь стон.
- За что поить ? – простонал я.
- Ну это очень просто. Если спросить у любого батюшки, хоть католического, хоть православного, зачем Иисус пришёл в этот мир, он тут же расскажет, как по писаному. Что его послал Отец наш небесный, специально пострадать за наши грехи, что сына своего не пожалел, чтоб искупил он своими страданиями и т.д. в том же духе. А не распяли бы его евреи ? Нарушили бы они тогда замысел Божий, не было бы страданий, искупления грехов. И христианства бы не было вообще. Потому, как без распятия Иисус не воскрес бы. А ведь основная идея христианства и заключается в очищении через страдание с последующим воскресеньем. И эти твои тупые антисемиты могли бы сейчас молиться Перуну, Одину или бабам каменным с острова Пасхи. Кстати, остров бы по-другому назывался. Так за что тут евреев винить ? Зато что сделали всё, как надо, в полном соответствии с утверждённым Господом планом?
- Что-то я не всё понимаю. Ты же вроде Антисемит, а рассуждаешь, как сионист с радио «Голос Израиля».
- Я – Антисемит. Однако справедливость должна быть. Если евреев эти доморощенные антисемиты упрекать будут в таких глупостях, они слишком легко отмазаться могут. А меня это не никак не устраивает.
- Ага, - согласился я. – Не тот сейчас антисемит пошёл, глупый. Нет в нём того чувства интеллектуальной нелюбви к евреям, которым отличаются настоящие Антисемиты.
- Ещё бы, - согласился со мной Антисемит. И добавил, - эти недоумки меньше бы дёргались, если бы знали, что сами могли стать евреями.
Челюсть мне пришлось ловить ещё раз.
- Как это ?
- Да это длинная история. И старая к тому же.
- Расскажи, - попросил я. – Время у нас ещё много.
- Ну если коротко только. Ты в школе ведь историю учил ? Про крещение Руси помнишь ?
- Что-то припоминаю. Это когда весь Киев пинками в Днепр загнали ?
- Да. Так вот крестил Русь князь Владимир Святославович по причинам чисто политическим. Там князья до него соседей под себя подмяли, жизненное пространство расширили, государство укрепили. Только вот незадача – у них в то время в каждой деревне своему идолу молились. А для единения религия нужна общая. Сначала попробовали они в Киев свезти идолов из разных мест, в кучку собрать. Однако неувязочка и тут у них вышла. Ругаться стали. Мол, ваших вперёд поставили, а наших взад задвинули.
- И вот тут то и возникла мысль про монотеизм, - продолжил я его фразу.
- Ну да. Ещё этому поспособствовало то, что Русь уж очень сильно хотела в доисторическое ЕЭС вступить. А её туда не пускали. Не любили русских в Европе. Варвары, язычники. Вот и решил князь Владимир монотеизм ввести. А выбор у него невелик был. Католицизм западного образца, православие византийского разлива и иудаизм. Мусульманство князь отверг сразу. Не захотел многожёнство на Руси вводить. И католицизм не захотел. Слишком явно получится, будет похоже на низкопоклонство перед Западом, как любили говорить в недалёком прошлом.
- Стало быть, между иудаизмом выбирал и православием. И как он это делал?
- А вот тут то и сработала та самая историческая случайность из-за которой и мог он ввести иудаизм на Руси. Ты про хазар слышал ?
- Хазары, хазары... Неразумные, что ли? – переспросил я. И тут же продекламировал про себя, но с выражением, - Как ныне, сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам...
- Они самые. У них было сильное, развитое государство на юге, от Чёрного до Каспийского моря, весь северный Кавказ. Хазарский каганат называлось. Вот они иудаизм и исповедовали. То есть были евреями. Вот Владимиру и хотелось религию солидного государства, чтоб не выглядеть варваром, чтоб торговать, договора заключать. В то время политики просчитывали варианты не хуже, чем сейчас. Только облом у него случился. Как раз в то время начал этот каганат хиреть и распадаться по разным внешним и внутренним причинам. А Византия, наоборот, силу набирала, богатела. И выбрал князь православие по причине расцвета Византии.
- То есть ты хочешь сказать... – начал я.
- Именно. Если бы каганат на волне ещё пару сотен лет продержался или кому из русских князей мысль о единой религии на сотню лет раньше в голову стукнула – глядишь, и не загоняли бы русский народ в воду силком, а под нож положили бы.
- Какой нож? – испуганно спросил я.
- Которым обрезание делают, - весело пояснил Антисемит. – Так что все твои антисемиты недоученные могли бы быть евреями.
- Эх, - я мечтательно прикрыл глаза, - вот бы жить в стране, где все евреи. Впрочем через пару часов я там и буду жить.
- Не торопись радоваться, - обломал мои мечтания Антисемит. – Скоро ты увидишь, действительно ли это так хорошо. И, может быть, поймёшь за что следует не любить евреев.
-----------------------------------------------------------------
Мы летели уже около часа. Будущие граждане Израиля потихоньку переговаривались, дремали, смотрели телевизор на потолке, слушали радио, подключив наушники к разъёму в подлокотниках кресел. Стюардессы разносили минеральную воду, чему амбалы очень обрадовались. Теперь им было, чем запивать. Моя жена продолжала спать, брат рядом всё вертел головой по сторонам – ничем, кроме «Аэрофлота», он никогда не летал. Я беседовал с Антисемитом и совершенно не замечал ничего, происходящего вокруг. Вдруг амбалы вывернули шеи, как по команде. Последив глазами, куда они смотрят, я увидел, как две стюардессы выкатили здоровенный ящик на колёсиках с множеством полочек. Они стали вынимать оттуда какие-то коробочки и раздавать сидящим пассажирам.
- Обед, - догадался я.
Обедом, конечно, эту трапезу можно было назвать с большой натяжкой. Поскольку стрелки часов уже показывали больше четырёх ночи, то скорее всего это был или ранний завтрак или поздний ужин. Я обрадовался. Историко-религиозная лекция, прочитанная Антисемитом, меня немного утомила, а ел я последний раз ещё в аэропорту, за пару часов до прохождения таможни. Так что, как бы там не называлась эта еда – она была кстати. Амбалы к этому времени уже прикончили почти половину грелки и закуска к ним подоспела очень вовремя. Стюардессы, однако, не слишком торопились, расставляя чашки и подносы. Люди, сидящие в задних рядах, уже распаковали коробочки и до меня доносился возбуждённый шепот, которым они обсуждали новые, невиданные ранее продукты.
Наконец тележка приблизилась к нам и каждый получил по подносу, на котором стояли разные пластмассовые баночки, пакетики и упаковочки с соком. Я поднял прозрачную крышку со свой порции. В нескольких отделениях лежали листики салата, пару кусочков цветной капусты, маленькие морковочки, жёлтые зёрнышки кукурузы. Рядышком блестели коричневатой корочкой два куриных крылышка. На первый взгляд было в них что-то необычное. После второго взгляда я был объят недоумением. Шок начался только после третьего – крылья были небриты. В смысле неощипанны. Или неосмаленны. Короче, крылья эти выглядели так, будто курицу постригли, а щетина осталась. Остатки пёрышек были хорошо прожарены и на запечённой корочке выделялись белым низом и тёмным верхом. Я повертел головой. Заглянул в нетронутую порцию спящей жены и уже наполовину съеденную порцию брата. Крылышки, полученные ими, имели точно такой же небритый вид.
- Неужели это можно есть? – спросил я себя.
- Нет, - ответил мне знакомый голос изнутри. – Это не едят.
- Что не едят?
- Куриную кожу в Израиле не едят, – пояснил Антисемит.
- Но почему? – не понял я.
- Говорят, что в ней много холестерина, здоровье берегут.
- Не может быть. Зажаренная корочка – самая вкусная часть курицы! И что же они с ней делают? – поинтересовался я.
- Выбрасывают. Поэтому и не стараются её ощипать как следует.
- Идиотизм какой-то, - выразил я своё мнение. – Почему бы не сделать ей аутодафе до того? Или они никогда не слышали о том, что вид еды тоже должен вызывать положительные эмоции, способствующие пищеварению...
- А я тебе говорил, что распространённое мнение об умственных способностях евреев слегка преувеличено, - не упустил случая подколоть меня Антисемит.
- Ну... Это... Они же о здоровье заботятся, - попытался я не согласиться с ним, хотя мне очень хотелось согласиться. – Тем более, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
- А со своим Талмудом – в чужую синагогу.
- Ладно, не порть аппетит, дай поесть спокойно, - попросил я его, одновременно пытаясь пластиковой вилкой отодрать волосатую кожу от антихолестириновой курицы.
Мои усилия увенчались успехом лишь частично. Судя по степени резиновости, это была одна из тех кур, которую евреи захватили с собой, убегая из Египта. Причём все сорок лет шатаний по пустыне эта курица прошла пешком. Оставалось только удивляться, как она смогла дожить до наших дней. Однако на проявление удивления времени у меня не было. Меня ждал очередной удар. Настиг он меня в тот момент, когда я, отчаявшись добраться до мяса, оставил в покое разодранные остатки курицы и решил намазать булочку маслом. Масла не было. Точнее, в небольшой пластиковой упаковке с яркой картинкой, изображающей намазанный бутерброд, был маргарин. Так было написано английскими буквами на крышечке из фольги. Есть намазанный на хлеб маргарин я смог бы только будучи очень голодным. Понять, как люди, хоть однажды пробовавшие намазанный маслом кусок хлеба, согласны мазать тот же кусок маргарином я не мог никогда. Натуральный сливочный вкус «Рамы» или «Виолы», как любили говорить в рекламе, вызвал у меня изжогу и очень сильные подозрения. Мне всегда казалось, что делают это из нефти, добавляя в неё яичный порошок и толченый мел.
Стюардессы, раздав еду где-то впереди, уже катили тележку назад и я решил воспользоваться моментом. Вспомнив, как совсем недавно амбалам был принесён лёд, я подумал, что уж в кусочке масла мне отказа не будет. Тем более, что, по моему мнению, это масло находилось у них в тележке. А маргарин был положен на подносы всё из тех же самых оздоровительных целей. Так я подумал, обнаружив надпись «без холестерина» по-английски мелкими буквами прямо под словом «Маргарин».
Именно в этот момент я оказался лицом к лицу с проблемой, подстерегающей почти всех эмигрантов по дороге к лучшей жизни. Языковой барьер встал передо мною всей своей пугающей громадой. На жену и родственников в этом смысле я рассчитывать не мог. Иврит из нас не знал никто. Правда муж сестры когда-то увлекался какими-то единоборствами и знал пару фраз по-японски. Однако все они относились к названиям различных приёмов и ударов. Фраза «удар задней пяткой в мошонку с вырыванием кадыка» вряд ли могла быть мне полезна. Да и не думал я, что еврейские стюардессы могли понимать по-японски. А тележка, толкаемая ими, между тем неумолимо приближалась. Я решил попробовать объясниться сам. Английский язык я знал. Немного. На уровне восьми классов советской средней школы. На три балла. То есть заказать гамбургер в «Мак-Дональдсе» я бы смог, но если бы вместо него мне принесли бы яичницу с беконом, то на поругаться моего словарного запаса явно было бы недостаточно. Правда, в последнее время я немного сумел пополнить свой лексикон названиями американских видеофильмов и это придало мне храбрости. Тележка была уже возле меня.
- Извините пожалуйста, - обратился я к стюардессе. Эта фраза по-английски удалась мне лучше всего.
- Я могу Вам чем-то помочь? – с готовностью отозвалась та, широко улыбаясь.
- Да. Я бы хотел поменять маргарин на масло, - улыбнувшись в ответ, произнёс я. В эту фразу я вложил почти всё свои познания в иностранных языках.
- Что?! – удивилась стюардесса и лицо её начало принимать странное выражение.
- Масло, - повторил я, уже понимая, что сказал что-то не то, но совершенно не понимая, что же именно не то я сказал.
Перемены, произошедшие с её лицом в следующую секунду, наверное не смогла бы воспроизвести ни одна драматическая актриса. Сначала оно приняло удивлённое выражение, затем удивление сменилось возмущением, потом гневом вперемешку с брезгливостью и, наконец, почти физически обжигающей ненавистью. Я испуганно вжался в кресло, не понимая, чем же мог вызвать такую гамму чувств. Такое лицо симпатичная (их же специально отбирают) стюардесса могла скорчить только если бы я предложил ей заняться групповым сексом тут же, в салоне самолёта. Причём из списка группы только что вычеркнул бы двух амбалов, а вместо них вписал парализованную бабульку. Однако на подобную реакцию в ответ на совершенно, как мне казалось, невинную просьбу о кусочке масла я не рассчитывал. Стюардесса тем временем сумела таки совладать с собой и что-то быстро прошипев сквозь зубы с такой силой дёрнула тележку и помчалась по проходу, что её напарница, толкавшая тележку сзади, ойкнула и выпустила тележку из рук.
- Так. И что же это было? – задал я вопрос в никуда.
- Тебе объяснить? – подал голос Антисемит.
- А ты что, языкам обучен? – осведомился я. - Ты понял, что она мне ответила?
- Нет, но примерно предположить могу. Не вари козлёнка в молоке матери его.
- Что? Что это за ерунда, которую ты бормочешь? Древние заклинания?
- Древние, но не заклинания, - ответил он. – У евреев насчёт еды есть различные правила, описанные в Библии. Кашрут называется. И это одно из них. Так прямо и записано.
- А какое это отношение имеет к кусочку масла? – не понял я.
- Самое прямое, - сказал Антисемит со всей категоричностью. - Из заповеди «Не вари козлёнка в молоке матери его» древние еврейские мудрецы сделали вывод, что нельзя есть вместе мясное и молочное. Даже ставить на один стол вместе нельзя. А тебе дали небритую курицу. Вот стюардесса и высказала тебе своё отношение к твоему еврейству. Какой же ты еврей, если таких простых вещей не знаешь ?
- Гм. А вот если я сварю козлёнка в молоке матери телёнка? Или цыплёнка в молоке матери козлёнка? Или ягнёнка в молоке матери цыплёнка? Тьфу ты, у этой матери и молока-то нет... И вообще, я никого нигде варить не собираюсь, просто масла попросил. Причём тут козлы вместе их матерями?
- Не знаю точно, но только в Израиле, если у тебя увидят бутерброд с колбасой и сыром, могут в некоторых местах и морду набить.
- Да уж... такая вот общенациональная идея раздельного питания, - только и смог произнести я.
Я закрыл глаза. Пред моим внутренним взором предстало голубое небо с маленькими облаками, разбросанными там и сям. Меж облаков плавно летел клин, похожий на журавлиный, но ни одного журавля в нём не было. Клин был составлен из различных блюд, которые включали в себя как мясные, так молочные составляющие. Некоторые из этих блюд я ел, некоторые видел только на картинке в книге «О вкусной и здоровой пище». Возглавляла клин громадная пицца, летевшая на металлическом подносе, покачивающемся во время полёта. Кружочки салями и пепперони едва просвечивались на ней, сквозь расплавленный сыр. Следом летела стайка чизбургеров, помахивая листочками салата. За ними, небрежно переваливаясь с боку на бок, планировала большая кастрюля дымящегося украинского борща, в которой между крупными кусками говядины плавали белоснежные пятна сметаны, окружённые янтарными кольцами жира. Продолжала шествие лазанья, у которой со всех сторон высыпался хорошо прожаренный фарш, перемешанный с творогом. После неё я увидел сибирские пельмени, словно маленькие рыбки, плескавшиеся в миске сметаны. Отдельно небольшой стайкой летели сэндвичи, у которых полоски жёлтого сыра проглядывали между докторской колбасой. Кроме этого в полёте участвовали блюда, которых я никогда не видел, но догадался, что попали они в общую компанию не просто так.
Затем я увидел наш самолёт, летевший в Израиль и понял, что мясомолочный косяк летит совершенно в противоположную сторону. Наблюдая все эти картинки совершенно незаметно для себя я заснул, убаюканный монотонным гулом моторов и сильной усталостью.
-----------------------------------------------------------------
Сон, приснившийся мне, ничем меня не удивил. Именно такой сон и полагалось смотреть в подобной ситуации, когда все мысли мои были направлены на то, какими будут наши первые шаги на новом месте, что нам делать и как устраиваться. Я увидел себя и жену, как бы со стороны, сидящими в кабинете на мягких стульях. Кабинет был в представительстве СОХНУТа (еврейского агентства) нашего города, а напротив нас сидела хозяйка кабинета, дама бальзаковского возраста с высокой причёской и большой грудью.
- Почему все дамы бывают бальзаковского возраста? - подумалось мне сквозь сон.
Сколько лет было Бальзаку, когда его именем назвали женский возраст, я не имел ни малейшего понятия, но был уверен, что Бальзак от рождения имел и другие возраста, а не родился сразу в бальзаковском. Я попытался представить, что могло бы быть, если сказать девушке лет 20-и, что она в прекрасном бальзаковском возрасте. Выходило, что по физиономии я мог бы схлопотать гораздо быстрее, чем успел бы объяснить, что Бальзаку тоже было когда-то 20 лет и поэтому практически любой возраст можно смело назвать бальзаковским.
Плавное течение моих мыслей было нарушено голосом начальницы СОХНУТа.
- Да не переживайте вы так! - её голос вливался в мои уши и растекался мягкой тёплой волной. - Израиль уже много лет принимает евреев со всего мира и у нас наработана прекрасная методика. Я уверена, что вы замечательно устроитесь. Прямо в аэропорту вам дадут деньги на начальное обустройство и предоставят такси, которое отвезёт вас в любое место.
- Да, да. Это понятно, спасибо, - ответил я. - Только вот у нас нет этого любого места. Мы не знаем, куда нам ехать. Родственников и знакомых у нас в Израиле нет. Может быть Вы сможете подсказать, какие шаги следует предпринять с самого начала?
- Там же, в аэропорту вам дадут специальные брошюры, где все ваши шаги расписаны очень подробно, - сказала начальница СОХНУТа. - Хотя в вашем случае вам лучше всего подошла бы программа ульпан - кибуц. Вас направят в кибуц, где вы будете пол дня учить иврит в ульпане и пол дня работать. Вам предоставят вагончик - караван или комнату в домике со всеми удобствами. Платить ни за что не надо, есть будете в общей столовой. Программа рассчитана на полгода. А потом со знанием языка вы гораздо лучше сможете устроиться в Израиле, да и деньги сэкономленные пригодятся.
Предчувствие блаженной беспечной жизни в кибуце , охватившее меня после этих слов, было настолько сильно, что я проснулся. Самолёт был уже на подлёте к Тель-Авиву и начал делать разворот для захода на посадку. В иллюминатор я пытался рассмотреть город, но ничего не увидел, кроме множества маленьких огоньков внизу. При посадке мне заложило уши, колёса стукнулись о землю, самолёт покатился по посадочной полосе, а пассажиры громко зааплодировали.
Высадка из самолёта прошла гораздо более спокойно, чем посадка. Наученные горьким опытом внесения в самолёт бабушки с носилками стюардессы первым делом организовали вынос бабушки и вывод всего семейства с амбалами. После этого остальные пассажиры хором вздохнули и заторопились к выходу.
На поле, возле трапа нас встретили симпатичные девушки с целой охапкой бело-голубых израильских флажков в руках. Они мило улыбались, говорили "Шалом" и каждому вручали флажок. Взять флажок можно было разве что зубами, так как руки у всех были заняты. Однако не взять было тоже нельзя и я поставил "мечту оккупанта", взял флажок, ответил "Шалом", мило улыбнулся и сделал свой первый шаг по земле Израиля.
Первый шаг по земле моих предков я сделал в лужу. Небо было затянуто лёгкими облаками, из которых недавно пролился небольшой дождик и лужа натекла возле самого трапа. Чуть поодаль, за лужей, прямо на лётном поле я увидел несколько рядов стульев, расположенных перед небольшой трибуной. По бокам от трибуны были колонки и шнуры тянулись в сторону находившегося неподалёку за трибуной здания аэропорта. Тут же, возле колонок стояли стулья для президиума. Картина была до боли родная и напоминала отчётно-выборное профсоюзное собрание на колхозном поле во время битвы за урожай, с той только разницей, что трибуна была обтянута не кумачом, а бело-голубой материей. От трапа в направлении стульев мы прошли между двумя рядами улыбающихся и говорящих "Шалом" людей. Слово "Шалом" они произносили со странным акцентом.
Мы быстро заняли места подальше от трибуны и только тут почувствовали, что нам по-настоящему жарко. В 7 часов утра 7-го января 1993 года на лётном поле аэропорта имени Бен-Гуриона столбик термометра подбирался к цифре 20. Я понял, что понятие "рождественские морозы" мы можем забыть. Одежды на нас оставалось ещё довольно много, несмотря на хитрый ход, проведённый с помощью "мечты оккупанта". Но выбора у нас не было, от лишнего пришлось избавляться и пока остальные пассажиры занимали места для участия в собрании под открытым небом "мечта оккупанта" была набита так, что стала похожа на "мечту интервента".
На трибуну поднялась тётенька, места в президиуме заняли люди, говорящие со странным акцентом, пассажиры приготовились слушать и собрание началось. Началось оно с того, что тётенька поздравила нас с прибытием и тут же предоставила слово мистеру с английской фамилией, сидевшему ближе всех к трибуне. Первая речь, прозвучавшая в честь нашего приезда в Израиль была по-английски. Молоденькая переводчица быстро переводила и мне стала понятна тайна акцента и смысл самого собрания. Оно хоть и не было выборным, но отчётным его вполне можно было назвать. Причём отчитывались перед самой высокой инстанцией. Выше уже было просто некуда. Отчитывались о проделанной работе перед самим Господом Богом. Мистер, как и остальные, сидевшие в президиуме, приехал из Австралии. Они были членами какой-то христианской секты, которые свято уверовали, что для второго пришествия Христа необходимо всех евреев собрать в Израиле и по этой причине пожертвовали большую кучу денег на доставку этих самых евреев. И приехали лично убедиться, что евреи в Израиль доставлены и приближение второго пришествия происходит прямо на их глазах. Всё было, как на настоящем собрании: вначале официальная часть, после неё - танцы.
Из динамиков раздались звуки "Семь - сорок" и австралийские христиане стали танцевать на еврейский манер, выдернув из первых рядов несколько уже полностью обалдевших эмигрантов. Эмигранты пытались слабо протестовать, но протест их не был замечен вошедшими в раж австралийцами и им пришлось принять участие в коллективном танце. После "Семь -сорок" музыка сменилась на "Хава Нагила", уже оттанцевавшие эмигранты были отпущены к своим вещам, а австралийцы выдернули со стульев новую порцию партнёров.
Музыка была мне знакома. Несмотря на полное отсутствие какого-либо еврейского воспитания кое что я всё же знал. В мой интеллектуальный багаж о евреях входили названия нескольких еврейских песен, которые давно крутил мне отец ещё на бобинах с подпольными записями сестёр Бэрри. Так же туда входили такие слова, как "поц", "шмок", "маца", "шлимазл" и выражения "агицн паравоз", "киш ин тухес" и "гей какн". Для общения с знакомыми мне евреями этого вполне было достаточно, поскольку их лексикон не превышал мой, а все недостающие слова мы говорили по-русски и не замечали при этом никакого неудобства. Так что музыка, с которой нас встретили, в некотором роде всколыхнула во мне детские воспоминания. Насладиться воспоминаниями мне не дал знакомый голос, заговоривший во мне, как и прежде совершенно неожиданно.
- Ну и как тебе всё это? - невинным тоном поинтересовался он.
- А что тебя тут не устраивает? - вопросом на вопрос, как бы подтверждая, что я всё-таки еврей, ответил я. - Милые люди, дали денег на нашу эмиграцию, благотворители, одним словом. А то, что речи толкают и танцуют - издержки. Им тяжело понять, что мы в пути без малого сутки и нам не до танцев. Глядишь, ненадолго затянется.
- Да я не о них, - отмахнулся Антисемит. - Я про евреев.
- А что евреи?
- Ну ничего особенного, если не считать, что христиан тут ненавидят лютой ненавистью, - объяснил он мне. - Причём настолько ненавидят, что детям в школе знак плюс на математике писать запрещают. Чтоб они даже случайно не нарисовали чего-то, напоминающее крест.
- А как же они сложение учат? - поинтересовался я.
- А они вместо плюса ставят геометрический значок перпендикуляра. То есть в плюсе вертикальную палочку доводят только до горизонтальной, не пересекая её. Правда к старшим классам вручную всё равно никто не считает, все на калькуляторах, а там плюс нормальный стоит. Китайцы, которые эти калькуляторы лепят, в местных религиозных тонкостях не разбираются. И приходится старшеклассникам давить пальцем на криминально - христианский плюс. Местные методисты, вероятно, думают, что морально устойчивых старшеклассников нажатие плюса не приведёт в церковь вместо синагоги. Удивляюсь, как с такими фобиями ещё цифры арабские не запретили.
- Ну, сказать честно, у евреев есть за что не любить христиан. Инквизиция и всё такое... - высказал я свои предположения.
- Тогда тем более! - продолжал добивать Антисемит. - Тут в Израиле законом миссионерство запрещено, настолько у них большой зуб на христиан. Если захочешь ребёнка окрестить - это незаконно. Никто, конечно же, как за членами партии в Советском Союзе, возле входа в церковь не следит. Однако если станет известно властям, то при определённом стечении обстоятельств могут и за это уцепиться. А вот деньги с христиан брать не стесняются.
- Но ты сам говорил, что не только евреи деньги любят, - напомнил я ему.
- А я не про любовь к деньгам. Я про беспринципность. Принципы, они как деньги - или они есть или их нет. А беря у христиан деньги, на собственные принципы чихают, играя тем на руку. А те верят, что евреи приближают второе пришествие так ими нелюбимого Христа.
Подобрать достойный ответ Антисемиту мне не дали. Музыка и танцы закончились и нас повели в здание аэропорта. Я волочил в одной руке неимоверно раздувшийся баул, а в другой спящую на ходу жену. Именно таким образом мы прошли паспортный контроль. Без приключений. Пограничник, ничего не спрашивая, взял наши паспорта, шлёпнул в них печать и мы поднялись по лестнице на второй этаж, как было указано стрелочками с соответствующими надписями. По пути я всё размышлял о том, что чем дальше, чем труднее мне становится спорить с Антисемитом.
На втором этаже находился большой зал. Судя по нескольким рядам из соединённых вместе кресел раньше это был зал ожидания перед вылетом, а теперь его приспособили под приём эмигрантов. На подоконниках стояли несколько телефонов, возле стены находилась небольшая стойка бара с молоденькой официанткой, чуть подальше за баром в углу дверь с надписью "Synagogue" и нарисованным семисвечником. Я сразу сообразил, что это была синагога. Снова перед нами предстала та самая тётенька, которая давала слово австралийцам.
- Мы очень рады вашему прибытию на землю предков, - сказала она. - Я вас прошу немного подождать, пока придут наши сотрудники, которые будут оформлять ваши документы. Вас будут вызывать в кабинет по фамилии. А пока вы можете позвонить своим родным и близким в Израиле, чтобы сообщить о своём прилёте. Те, кто хочет, может помолиться в нашей синагоге. Те, кто захочет попить или немного перекусить, могут взять напитки и бутерброды в нашем баре.
Сказав это, она указала рукой на бар, который находился у неё за спиной, а девушка, стоявшая за стойкой выставила пару подносов с одноразовыми пластиковыми стаканчиками, наполненными кока-колой и маленькими сэндвичами с кусочками сыра, веточками зелени и кружочками помидоров. После чего мило улыбнулась, развернулась и ушла, оставив нас дожидаться ещё не проснувшихся чиновников.
Пассажиры моментально стали заниматься самыми разными делами. Кое-кто принялся сдирать с себя вещи, так как в зале было довольно тепло, некоторые ухватились за телефоны и принялись нажимать на кнопки. Пойти молиться в синагогу по поводу благополучного прибытия на родину предков никто желания не изъявил. Нам звонить было некому, вопросы с кибуцем мы решили выяснить при оформлении документов, поэтому просто сидели, крутили головами, наблюдая окружающую суету и рассматривая надписи на иврите, в которых ничего не понимали.
Несколько новоприбывших прямиком направились к бару. Ухватив в руки столько, сколько в них могло поместиться, они с добычей вернулись к своим семьям. Остальные пассажиры, бросив внимательный взгляд на подносы, тут же обнаружили, что содержимое их уменьшилось ровно наполовину. При такой скорости исчезновения продуктов на всех явно было недостаточно. Реакция была мгновенной. Не отварившиеся сэндвичами граждане, сначала как бы не спеша, а потом и в ритме галопа ринулись в сторону бара. Те кто сидел к бару поближе и, соответственно, успев к нему раньше тут же были придавлены мощным напором тел подбежавших, которые тянулись через их головы, пытаясь достать заветный кусочек хлеба с сыром. Я увидел, как один лысоватый мужчина в очках выдрал себя из толпы с бутербродом во рту, поскольку руки у него были заняты двумя стаканчиками, которые он воздел над толпой, чтобы не пролить.
Это был удар. Сладкое русское слово "халява" оказало на евреев магически - притягательное воздействие, против которого невозможно было устоять. Хватательные рефлексы, которые столько лет вдалбливала в нас совковая обыденность, тут же проявили себя при первой возможности. Мне припомнилось, что кормили нас всех не далее, как пару часов назад и настолько проголодаться, скорее всего, никто не успел. Не в силах смотреть на это я зажмурился.
- Открой глаза, - прошептал мне Антисемит. - Сейчас начнётся самое интересное.
- Куда уж интереснее, - вяло заметил я.
- Смотри, смотри! Уже началось!
Я послушался и посмотрел в сторону бара. Затоварившийся народ отхлынул и я увидел картину "Остатки халявы после налёта". Подносы стояли наискось. Там, где были напитки, валялись пара перевёрнутых в спешке стаканов, а на другом одинокий бутерброд размокал в луже пролитой на него колы. Те, кому не повезло, возвращались с грустными лицами. Девушка за стойкой, так же, как и я, во все глаза наблюдала за налётом. При этом все её глаза очень откровенно смеялись. По окончании налёта она спокойно убрала грязные подносы и поставила на стойку ещё несколько таких же подносов всё с теми же напитками и сэндвичами, приготовленными заранее. Теперь их вполне хватало ещё на три налёта и даже после этого осталось бы много. Было понятно, что подобный миниспектакль она устраивает при каждом прилёте самолёта и каждый раз наблюдает, как люди выхватывают кусочки халявы друг у друга из-под рук. А по вечерам наверняка со смехом рассказывает подружкам о голодных "русских" евреях.
Оставшиеся без сэндвичей увидели так быстро возникшее изобилие, но возвращаться не стали, очевидно кое-что поняв. Многие усиленно старались не смотреть в сторону бара. Моя жена не просыпаясь попросила пить, я подошёл к бару и без всякой толчеи и драки взял стаканчик, принёс ей, она попила не открывая глаз. После этого мы снова продолжили ожидание чиновников, поминутно поглядывая на часы. Время тянулось крайне медленно.
(продолжение следует)
